Елена Кандзюба и Александра Давиденко из села Деряги Зиньковского района на Полтавщине живут без пенсии. Ее не насчитывают без паспорта, а документ женщины получать отказываются.
— Они себя называют истинно православными. Поручение подписать боятся, — рассказывает Поповский сельский голова Иван Пругло, 59 лет. — Говорят, что не умеют писать. Но церковные книги читают.
Родом женщины с хутора Тягуны. 30 лет тому назад он опустел, и они переехали в соседние Деряги.
— Такие же староверы когда-то одну девушку Марию в Николаевке хотели принести в жертву и засушить. Но комсомол и компартия ее вырвали, — нервничает Иван Пругло. — Она окончила институт и жила в Полтаве.
В Дерягах живет 11 пенсионеров. К дому 74-летней Александры Давиденко ведет заросшая травой тропинка. Рядом с кирпичным домом стоит древний глиняный дом.
— Они с матерью купили этот дом лет тридцать тому назад. Неподалеку разваливался свинооткормочный пункт, так они натаскали кирпича и построили рядом еще и новый дом.
К домашней двери приставлена кривая палка. На двери сарая висят три маленьких веника, похожие на обереги. Александра Давиденко живет сама. Ее мать Мария Никитична умерла шесть лет тому назад.
— Романовна! — кричит Пругло.
Из огорода выходит женщина в теплом желтом платке. Не здоровается и ведет в дом. Внутри — запах сырости.
— Еще хоть чу-чуть лажу. Мишка даст мне какой-то руб. Помогаю на грядке, буренку ему дою. Задурно никто рубля не даст, — жалуется бабушка.
Пругло объясняет, что по соседству живет 59-летний Михаил Самсоненко. Приехал он из села Николаевка. Тоже не имел документов, но сейчас оформил и получает пенсию. Купил мотоцикл и машину, получил права.
В доме Александры Давиденко на столе лежат очки и толстые старинные книги.
— Это религиозные. Они на старославянском. Так меня научили, — объясняет хозяйка. — Мы праздники не делаем. Но постуем. На Петровку даже рыбы нельзя.
На двери в одну из комнат мелом нарисованы три креста. Женщина говорит, что поставила их на Крещение.
— Обрызгиваю святой водой дом и везде крестики пишу, — рассказывает. — Детей у меня нет, я замуж не ходила. Мама болели, как отца на фронт забрали. Потом к ней стал мужчина другой приставать, а она не хотела таким заниматься. Немцы маму хотели повесить, она со мной по бурьянам всюду ночевала и простудилась. Я малая была, три года. Потом мама всю жизнь болели, а я постоянно возле нее.
Тыквы, свеклу ем, уже на человека не похожа
Показывает левую сторону. Под юбкой выпирает круглый нарост размером с небольшой мяч. Говорит, что нужно делать операцию, а денег нет.
Давиденко иногда встречается со своей соседкой-староверкой Еленой Кандзюбой.
— Она вчера помогала люцерну собрать. А я ей березку на кукурузе вырывала, — рассказывает.
75-летняя Елена Кандзюба живет метров за сто. Женщина полет картофель на огороде.
— Сколько можно тот паспорт делать? — ругает она Пругла. — Пусть баба старуха от голода умирает, да? Я двадцать год без пенсии живу. Тыквы, свеклу им, уже на человека не похожа. Дояркой в колхозе годов 18 работала. Потом на откормочном возле свиней — два года. Тогда в санатории в Опишне поваром 12 год, кажись.
Спрашиваю, будет ли подписываться в документах на пенсию.
— Да пусть оно провалится, — утирает лоб баба. — Ешьте ее сами. Они, если бы хотели, давно бы ее дали, а не законы писали.
Живет женщина в глиняном доме. Внутрь не пускает. Маленькие окна плотно завешены тряпьем, а местами закрыты ставнями.
— Здесь жила моя родная тетя Галя. Я ее досмотрела до смерти, — рассказывает она. — Дочь моя Надя в Большой Богачке учительница, зять — по земли начальник. Внук в милиции работает в Киеве, а внучка — бухгалтер. Сын Федор где-то поехал на заработки в Харьковскую область.
Говорит, что дети приезжают редко, но помогают деньгами.
Спрашиваю, ходит ли в церковь.
— Как в Опишне жила, ходила. А тогда моя тетя спросила, чего я туда хожу. А там иконы, люди молятся, так хорошо! Тетя Галька объяснила, что это — обновлённая церковь, еретическая. Священники в ней за пенсию работают, а это грех. Пенсия — это от сатаны.
Иван Пругло жалуется, что год не может собрать документов. В паспортном столе по выписке из хозяйственной книги паспорта для женщин не хотят давать.
— А если и дадут, они же их не возьмут, — заверяет. — Боятся. Паспорта будут лежать в сельсовете. Но, может, пенсию сможем им давать — при свидетелях или как. Потому что хлеб под двор Кандзюбы привозят, а она его купить не может.
4 
1
Комментарии