Степан Процюк, 42 года, начинал как поэт. В 1990-х в Ивано-Франковске был идеологом поэтической группы "Новая дегенерация". Но перешел на прозу. Написал две книги повестей и четыре романа, один из которых выдвигали на Шевченковскую премию. Сейчас преподает в Прикарпатском университете. В Киев приехал по издательским делам, встречу назначил в арт-кафе. Пришел в черном свитере под горло. На лице — обильные капли пота и похмельная усталость. Ожидая официанта, рассказывает, что устал писать и хочет сделать перерыв на несколько лет.
Критика называет твою прозу психиатрической.
— Мне интересна человеческая психика на грани испытаний, извращений. В такие моменты человек - настоящий. Возможно, это связано с моим детством, юностью. С генетикой рода, с таким, о чем нельзя говорить. Отец был политзаключенным. Сидел с конца 1950-х до середины 60-х. Мама ждала его пять с половиной лет. Через 9 месяцев после его освобождения родился я. У меня еще есть сестра, младше на 10 лет.
В твоих произведениях видят аморальность.
— Донжуанизм мне отвратителен. Просто это поиски идеальной женщины. После школы я жил в институтском общежитии. Там было много разной всячины. Женщины. Алкоголь. Что-то отразилось и на мне. Прочитал сегодня в журнале "Киевская Русь" дневник писателя Днестровского. Он пишет: "Процюк получил премию "Благовест". Пили. На второй день не пришел на встречу — целую ночь пил с Охримовичем". Но нужно от этого избавляться. В этом году едва было не отрезали ногу — было подозрение на тромбофлебит. Я лежал в палате, где все вокруг были ампутантами. И они меня уже таким воспринимали. "Да оно только сначала страшно. Потом попустит", — успокаивали.
Семья есть?
— У меня двое детей — сыновья. Младший похожий на меня, а старший — на жену. Но оба — мои, я в этом убежден, — смеется.
Наливает чай. Ставит назад крышку заварника, которая упала на стол.
— Я хожу в атлетический зал и беру ребят туда, — продолжает.
— Приучаю и к футболу. Еще бегаю. Чтобы не быть нервным, как в молодости, пытаюсь медитировать. Брался за английский язык, но не вышло.
Жена у тебя не писательница случайно?
— Жена Люба была моей студенткой. Потом пришла к нам на кафедру на полставки. И мне что-то будто начало нашептывать: эта женщина станет твоей женой. Станет, станет... Ну вот. Работает теперь в нашем университете.
Процюк доливает чаю. На безымянном пальце сверкает перстень с черным камнем.
В этом году едва было не отрезали ногу
— Оникс, — перехватывает мой взгляд. Стучит пухлым пальцем по перстню: — "Моя милая родом с Коломыи!" — смеется. — Есть такая песенка. Свадьба наша была там. Я на неё едва не опоздал, потому что засиделся со свадебным свидетелем за бутылочкой. Едва успели на поезд. А жена — наверно, от волнения — выпила 200 граммов водки и была абсолютно трезва. Потом всю ночь пела срамные коломыйки.
Нет ли ощущения нереализованности?
— Есть немного. Особенно материальной. Я хотел бы жить в Киеве. Но сейчас не могу купить квартиру. Но жена меня не пилит. То, что мне тогда шептало на ухо, оно меня не обмануло. Есть трехкомнатная квартира в Ивано-Франковске. Я ее, кстати, купил у Юрия Андруховича.
А стихотворения больше не пишешь?
— Нет, лет с десять как прекратил. Почувствовал, что уже не молод душой. Я и сейчас могу написать, но это будет ремесленничество. Наша "Новая дегенерация" давно распалась. Все пошли своими путями. Когда-то ее ругало союзное начальство, хвалила Лина Костенко...
Раздается звонок. Процюк перезванивает.
— Мальчики вежливы? — переспрашивает.
Дает жене какие-то указания.
Ты постоянно звонишь жене. О чем можно говорить?
— Это наплывы чувства одиночества. Мы с ней на 7 копейках. Семь копеек за минуту, — объясняет. — Мы говорим обо всем на свете. Что, мол, вот берут интервью. Какой чай я пью. Кто рядом сидит. Меня с Любой связывает симбиоз.
Процюку звонят с радио. Оправдывается, что опаздывает. Говорит, что перезвонит через 20 мин. Рядом музыканты из группы "Борщ" готовятся к съемкам своего клипа.
Выглядишь респектабельно. А в какие-то приключения попадаешь?
— Несколько лет назад спас жизнь закарпатскому поэту Петру Мидянке. Мы шли в гости к Андруховичу, были немного выпивши. К Мидянке вдруг подскочил мужчина и хотел его ударить ножом. Я видел, что у него воспалены глаза. Мне удалось этого мужчину отговорить. Потом, посидев в гостях, я возвращался сам. И ко мне прицепилась милиция. С ними я договорится не смог. Хотели забрать в вытрезвитель, уже сажали в "воронок". И вдруг — а это было в городском парке — кто-то заорал страшно. И они все ринулись туда. А я пошел себе дальше.
У тебя ужасный акцент, когда говоришь по-русски.
— Лет в 15 приехал с отцом в Киев. И пережил языковой шок. Потому что все говорили не так, как мы с отцом. С другой стороны, мучился, почему отец так упрямо говорит по-украински. Я был растерян. Мы зашли в центральный гастроном. Отец отошел. При нем я не смог бы этого сказать. Я заказал конфет "Кот в сапогах". А продавщица, женщина из какого-нибудь Кагарлицкого или Таращанского района, переспросила: "Чё-чё?". И я сразу же раздвоился: "Кот в сапоках", "Кот в сапоках", — несколько раз заучено повторяет Процюк, делая ударение на "о". — Мне дали конфеты, но чувствовал себя паршиво. С тех пор редко пользуюсь русским. Хотя хотелось бы говорить без акцента.
На иностранные языки тебя не переводят?
— Может, я слишком оптимист, но мне кажется, это дело ближайшего времени.
1964, 13 августа — родился в селе Куты Бродовского района на Львовщине; год Дракона, Лев
1981 — получил аттестат зрелости
1985 — закончил Ивано-Франковский пединститут
1985–1988 — учительствовал на Черкащине
1991 — создал поэтическую группу "Новая дегенерация"
1995 — женился на Любе
1996 — книжка стихотворений "Апологетика на рассвете"
1998 — родился сын Антон
1999 — появился на свет сын Захар
2005 — романы "Инфекция", "Тотем"
2006 — роман "Разрушения куклы"
2 
1
Комментарии
2